Следующие несколько месяцев показались мне гнетущими. Поездки в Польшу и Чехословакию устроились сами собой, почти без моего вмешательства. Но теперь, когда я захотел поехать в эти страны еще раз или же отправиться в другие государства за Железным занавесом, я столкнулся с многомесячными бюрократическими проволочками: анкеты, отсрочки, бланки в трех экземплярах, но никаких виз.
Даже моя маленькая комната создавала для меня проблемы. В Чехословакии я так часто вспоминал о ней, так хотел быстрее вернуться домой. Но теперь я столкнулся с тем, о чем никогда раньше не думал. Может быть, дело было именно в уюте и комфорте комнаты; она как бы напоминала мне о моем одиночестве.
Целыми днями я сидел в этой комнате, составляя письма в консульства, и думал о жене, которая разделила бы со мной не только комнату, но и мои убеждения, мои взгляды на жизнь. В более светлые дни я просто смеялся над собой: миссионерская работа была не самым заманчивым предложением для красивой девушки, а девушка моей мечты была очень красива. Что могла сказать эта красавица по поводу миссии, к которой я чувствовал призвание? Ведь я мог предложить ей лишь разлуку, таинственность и неопределенность. Это были мои доводы, но сама девушка в моих мечтах никогда не говорила об этих трудностях.
Другой проблемой были деньги. И хотя ни Гелтье, ни Ари никогда не говорили на эту тему, я знал, что обязан принимать участие в расходах по содержанию дома. Вскоре после моего приезда голландский журнал «Kracht Van Omhoog» попросил меня написать серию статей о моих приключениях за Железным занавесом. Я не чувствовал склонности к сочинительству, поэтому не откликнулся на предложение. Но теперь, когда я сидел в своей комнате с пустым бумажником за самодельным письменным столом, мне показалось, что я услышал, как Бог сказал: «Напиши статьи для „Kracht Van Omhoog“».
Это повеление привело меня в недоумение. Явно, дело здесь было не в деньгах, о которых я тогда как раз молился: журнал не предлагал мне никаких денег. Но у меня было ощущение, что это нужно сделать срочно, и я послушно сел и написал обо всем, что видел не только в Польше, но и в Чехословакии. На следующее же утро я отправил эти статьи вместе с некоторыми фотографиями в журнал. Редактор прислал ответ с благодарностью, но, как я и предполагал, никакого гонорара не было, и я сразу же забыл об этом случае. И вдруг однажды утром я снова получил письмо из этого журнала. Происходило что-то странное, писал мне редактор. Я нигде в статьях не говорил о материальных затруднениях и не упоминал, что собираюсь еще раз поехать в те места, но читатели со всей Голландии стали посылать на мое имя деньги. Они не присылали помногу, всего по несколько гульденов, но редактор спрашивал, куда ему пересылать эти деньги.
Так началась самая удивительная часть моего финансового обеспечения. Первые пожертвования от моих неизвестных друзей были небольшими, потому что нужды мои тоже были небольшими. Я хотел помочь Гелтье по дому, мой старый пиджак совсем износился, я обещал Антонину попробовать отправить ему экземпляр чешской Библии. Для удовлетворения этих потребностей я и получал от читателей «Kracht Van Omhoog» небольшие деньги. Но когда моя работа стала расширяться и появились более значительные нужды, возросли и поступления от читателей. И только годы спустя Бог открыл другие каналы финансирования.
Но благодаря сотрудничеству с «Kracht Van Omhoog» я получил нечто, гораздо более ценное, чем деньги. Однажды утром с почтой мне пришло письмо от лидера молитвенной группы из деревни Амерсфорт. Там было сказано, что Святой Дух побудил их связаться со мной — они не знают почему, — и не смогу ли я приехать в Амерсфорт?
Меня это заинтриговало. Если Святой Дух направлял действия людей так явно, то я хотел бы узнать обо всем этом подробнее. Я отправился в Амерсфорт. Группа примерно из двенадцати мужчин и женщин встречалась в доме человека по имени Карл де Граф, который строил дамбы.
Никогда раньше я не встречал подобной группы. Вместо запланированной программы на вечер, с лидером и темой изучения Библии, как в других молитвенных группах, которые я посещал, эти люди, казалось, большую часть своего времени просто слушали. Иногда они вслух молились — но не в определенном порядке по очереди. Эти молитвы были скорее похожи на вспышки любви к Богу, чем на тщательно продуманные прошения. Словно каждый человек в этой комнате чувствовал, что Бог был очень близко, и в восторге от Его присутствия ничего не хотел и ни в чем не нуждался, кроме выражения радости, которую невозможно удержать.
Иногда кто-нибудь из группы вдруг явно что-то слышал: какие-то наставления, какую-то информацию, которая приходила извне. Это тоже проговаривалось вслух. «Мама Йоста в Америке нуждается сегодня в наших молитвах». «Мы благодарим Тебя, Господь, за то, что Ты только что ответил на наши молитвы за Стефье». Меня так увлек этот новый вид молитвы, что, когда остальные члены группы собрались уходить, а миссис де Граф отвела меня в приготовленную для меня комнату, я с трудом поверил часам на комоде: они показывали половину пятого утра.
Через несколько дней я работал в своей комнате над новой статьей для «Kracht Van Omhoog», когда в дверь постучалась Гелтье.
«Андрей, к тебе пришли. Я не знаю этого человека». Я вышел на крыльцо и увидел Карла де Графа. «Привет», — сказал я, удивившись.
«Привет, Анди. Ты умеешь водить машину?»
«Водить машину?»
«Ну да, легковой автомобиль».
«Нет, — ответил я в полном изумлении, — не умею».
«Вчера вечером в наших молитвах мы получили о тебе откровение от Господа. Тебе обязательно нужно научиться водить машину».
«Но зачем? — спросил я. — У меня никогда не будет машины, наверняка».
«Андрей, — сказал мистер де Граф терпеливо, как разговаривают с не очень сообразительным студентом, — я не собираюсь приводить логические доводы. Я просто передаю тебе сообщение от Господа». С этими словами он повернулся и пошел к ожидавшей его машине.
Мысль о том, что я должен научиться водить машину, была настолько призрачной, что я ничего не стал с этим делать. Но через неделю строитель дамбы приехал еще раз.
«Ты уже начал учиться водить машину?»
«…Н-н-нет еще».
«Разве ты еще не понял, насколько важно послушание? Видимо, мне придется учить тебя самому. Залезай».
В тот день я сел за руль впервые после того неудачного дня одиннадцать лет назад, когда я решил проехаться на военном транспортере. Мистер де Граф приезжал снова и снова, и он оказался таким талантливым педагогом, что через несколько недель я сдал экзамен на права с первого раза — вещь в Голландии редкая. Но я никак не мог понять, зачем мне нужно уметь водить машину. Ведь у меня не было даже велосипеда. Но мистер де Граф отказывался рассуждать на эту тему. «В послушании есть особенная радость, — сказал он, — а что Бог задумал, выяснится позже».
Затем произошло событие, которое на некоторое время отвлекло меня от всего остального. Осенью 1956 г. произошло восстание в Венгрии, а вместе с ним началось бегство на Запад сотен и тысяч разочаровавшихся и запуганных людей не только из Венгрии, но также из Югославии, Восточной Германии и других коммунистических стран. Этих беженцев собирали в огромные лагеря неподалеку от границы, где, как рассказывают, условия содержания были немыслимыми. Перед домом бургомистра в Витте выступал какой-то человек и приглашал добровольцев помочь беженцам. Первым же автобусом я выехал в лагерь. Добровольцы сидели только в первых рядах автобуса, остальная его часть была забита продуктами, одеждой и медикаментами, которые нужно было распределить среди поселенцев самых крупных лагерей, находившихся в Западной Германии и Австрии. И все же я не был готов к тому, что увидел. В одной комнате жило по десять семей, и некоторые из них пытались создать хоть какую-то видимость уединения, отгораживая свою часть комнаты простынями. Мы окунулись в море нужды; мы раздавали одежду и медикаменты, писали письма, пытаясь найти пристанище для отдельных семей, заполняли заявления о предоставлении визы. И, конечно, везде, где это было возможно, я проводил молитвенные собрания. Именно там я сделал поразительное открытие. Большая часть этих людей практически ничего не знала о Библии. Те, кто выросли при старом режиме, были в основном неграмотными. А молодые, родившиеся при коммунистах, получили лучшее образование, но, конечно, почти ничего не слышали о Библии. Поэтому я начал, по большей части через переводчиков, знакомить беженцев с основами библейских знаний. По собственному опыту я
знал, насколько могущественными являются эти познания, но я не был готов увидеть, какой эффект произведут они на людей, для которых Библия была совершенно новой реальностью. Люди, бывшие в полном отчаянии, становились духовной опорой для всего барака. Я видел, как надежда заменяла горечь, а вместо стыда появлялась радость.
Помню престарелую чету, беженцев из Югославии. Жена была полной и не очень чистоплотной, а на подбородке у нее росли волосы длиной в дюйм. Из последних сил она старалась держать в порядке хотя бы постели, но ее муж, оторванный от своей фермы, на которой жили многие поколения его предков, просто сидел на краю кровати и целыми днями бессмысленно раскачивался из стороны в сторону.
Они начали посещать Библейские занятия, которые я проводил в их бараке. Сначала они испытали шок от того, что услышали. Старик слушал и плакал, не вытирая слез. К четвертому занятию я заметил, что волос на подбородке пожилой женщины уже не было и старик тоже начал бриться. Конечно, незаметные детали, но они многое сказали о двух людях, которые пробудились и осознали, что они — любимые дети Бога.
«Если бы только…» — сказал старик однажды после занятий, но затем замолчал.
«Если бы что?» — спросил переводчик.
«Если бы я знал все это много лет назад, дома, в Югославии».
Так поездка в Югославию тоже стала моей мечтой.
Одежда и остальная гуманитарная помощь, которую мы привезли с собой, давно кончилась, поэтому мы отправились в Голландию, чтобы попытаться собрать еще. Пока я был дома, я снова обратился в югославское консульство, чтобы получить визу. Мне опять выдали бланк в 3-х экземплярах, заставили сдать фотографии, которые я теперь заказывал десятками, и после всего этого я услышал неутешительное: «Для обработки ваших документов нам понадобится некоторое время». При заполнении бланков я заколебался только один раз. Там, в центре листа, мне нужно было указать «род занятий». Я чувствовал, что мой род занятий говорит не в мою пользу. Но чему нас учили в школе в Глазго? Ходить в Свете, ничего не скрывать, ничего не прятать, потому что мы должны быть открыты для всех. Поэтому, как и раньше, я написал большими печатными буквами МИССИОНЕР и оставил свои документы на стойке.
Когда наш автобус заполнился одеялами и одеждой, сухим молоком, кофе и шоколадом, мы опять отправились в лагерь для беженцев. Я был в Западном Берлине, когда пришла телеграмма — папа умер, работая в своем саду. Первым же поездом я выехал домой. На кладбище мы провели простую прощальную церемонию. Как принято в Голландии, страдающей от
нехватки земли, мамину могилу вскрыли, и на ее гроб опустили гроб с папиным телом. Теперь старый дом опустел по-настоящему. Как я скучал по громкому голосу, который гремел от чердака до подвала. Как я скучал по согбенной фигуре с покатыми плечами, терпеливо копающейся у грядки с салатом и капустой, как мне недоставало его любви ко всему окружающему.
Я вернулся в Германию и с головой погрузился в работу. Последняя волна беженцев была вызвана Венгерским восстанием, однако на самом деле лагеря в Западной Германии существовали давно, но о них вспомнили и заговорили только в связи с последними событиями. В этих лагерях жили забытые всеми бездомные, собранные еще со времен Второй мировой войны, тысячи депортированных людей без родины, без дома — плод фашистского безумия. Эти люди представляли собой печальное зрелище, особенно дети. Я встречал одиннадцати- и двенадцатилетних подростков, у которых никогда не было семьи, нормального дома. Одинокие здесь имели больше преимуществ в материальном плане, чем женатые, поэтому браки были редкостью, а большинство детей незаконнорожденными. Много месяцев я работал,
чтобы вывезти группу таких детей в Голландию. Я знал многие семьи, где их приняли бы с радостью. Гелтье и Мартье тоже могли бы взять таких детей, но снова и снова они не могли пройти медицинский осмотр. В этих холодных и сырых бараках туберкулез был обычным явлением. Плакаты на стенах, в которых в Швецию и Соединенные Штаты приглашались здоровые дети, выглядели как издевательство над больными, которых было до девяноста процентов в каждом лагере.
Я без устали занимался этой безнадежной и горькой работой. И вот однажды утром, во время отдыха, который стал неотъемлемой частью каждого дня, где бы я ни был, произошло нечто удивительное. Я будто бы услышал, как очень тихий голос сказал мне: «Сегодня ты получишь визу в Югославию».
Я не поверил. Я почти забыл о своем заявлении, настолько был поглощен работой. И все же я поймал себя на том, что поглядываю в окно, ожидая утренней почты. Увидев почтальона, я выбежал к ней навстречу. «Вам письмо из Голландии!» — сказала она, роясь в своей сумке.
Я взял у нее письмо. Адрес в Витте был перечеркнут, и над ним рукой Гелтье был написан адрес в Берлине. В левом верхнем углу конверта стояла печать югославского посольства в Гааге. «Спасибо!» — сказал я и прямо там, на улице, вскрыл письмо и уставился на него, ничего не понимая. Югославское правительство с сожалением уведомляло меня о том, что в получении визы мне отказано. Вот и все. Никаких объяснений.
Что это значит? Ведь я получил предупреждение об этом письме. И в этом предупреждении говорилось, что мне дадут визу. Может быть, мне нужно пойти в югославское консульство здесь, в Берлине, и подать новое заявление? Я побежал к себе в комнату, схватил пару фотографий и отправился на трамвайную остановку. Через час я опять заполнял бланки в трех экземплярах. И опять дошел до графы «род занятий». Я подозревал, что все мои проблемы возникали из-за моего рода деятельности.
«Господь, — сказал я, — что мне написать здесь?»
И вдруг я вспомнил слова из Великого поручения: «Итак идите, научите все народы» Значит, я был учителем, не так ли? На этот раз я написал в анкете УЧИТЕЛЬ и сдал документы служащему.
«Если посидите, сэр, я проверю ваши документы прямо сейчас».
Чиновник исчез за дверью. Я провел в ожидании двадцать волнующих минут и мне показалось, что я слышу, как работает телеграфный ключ. Но, должно быть, я ошибся. Потому что чиновник возвратился и с улыбкой пожелал мне приятного путешествия.
Я хотел с кем-нибудь поделиться своей радостью. С родными? У нас дома не было телефона, а соседям звонить было неудобно. Уэтстры?
Вот именно! Я позвоню Уэтстрам.
Я заказал разговор, и мне ответил сам мистер Уэтстра.
«Это Андрей звонит. Как хорошо, что я застал вас дома».
«Я думал, ты в Берлине».
«Да».
«Андрей, прими наши соболезнования».
«Спасибо. Но я звоню с доброй вестью, мистер Уэтстра. Я хочу поделиться ею с вами. У меня в руках два документа. Один — отказ выдать мне визу из югославского консульства в Голландии, а другой — паспорт, в котором стоит эта самая виза, выданная югославскими чиновниками здесь. Я получил ее, мистер Уэтстра! Я поеду туда как миссионер!»
«Андрей, ты лучше приезжай в Голландию, чтобы забрать свои ключи».
«Простите, мистер Уэтстра, я плохо вас слышу. Мне показалось, вы сказали ключи».
«Правильно. Ключи от твоего „Фольксвагена“. Мы все обсудили, и никто не отговорит нас от этого. Несколько месяцев назад мы с миссис Уэтстра решили, что если ты получишь визу, то вместе с ней получишь и наш автомобиль. Приезжай домой и забери ключи».
Когда я приехал в Амстердам, я действительно попытался отговорить их от этого решения. Такой большой подарок — я просто не знал, как принять его.
«Но как же ваша работа?» — спросил я их.
«Наша работа? — упрекнул меня мистер Уэтстра. — Андрей, ты работаешь на Царя! Нет, нет, мы молились об этом, так что вот документы на машину».
Вот так тем же вечером, полный самых противоречивых чувств, я пошел вместе с мистером Уэтстра оформлять документы и стал владельцем почти новенького, прекрасного голубого «Фольксвагена».
Единственным неприятным делом была поездка в Витте.
Я хотел приехать домой незаметно, но разве это возможно на ярко-голубом «Фольксвагене»! Вокруг меня немедленно собралась вся деревня, желая знать, чья это машина. Как я и подозревал, никому не понравилось, когда я сказал, что она принадлежит мне. Зачем сыну кузнеца автомобиль?
«Религия — доходное дело, а, Анди?» — усмехнулся один из деревенских и подмигнул мне.
Все засмеялись, и хотя я снова и снова повторял им, что автомобиль мне подарили Уэтстры, я видел, что это им не нравилось: сыну кузнеца не пристало ездить на машине. Жители Витте всегда жертвовали мне деньги для беженцев. Теперь это прекратилось. Мои взаимоотношения с односельчанами уже никогда не стали прежними.
Но мне нужно было работать. Несколько дней ушло на разработку маршрута путешествия. Я исколесил весь Амстердам в поисках христианской литературы на языках Югославии. Всю эту литературу я уложил в потайных местах машины. Я не очень задумывался о том, каким образом Бог будет финансировать эту поездку.
Отъезд был назначен на конец марта. Накануне я решил заглянуть к Карлу де Графу. Мне не терпелось увидеть выражение его лица, когда он узнает, что у меня появилась машина — видимое доказательство того, что он знал только по вере.
Но мистер де Граф нисколько не удивился.
«Да, — сказал он, — я так и думал, что она у тебя появится. Потому что, — продолжил он, вытаскивая из кармана конверт, — Бог сказал нам, что в следующие два месяца тебе понадобятся деньги. Вот, возьми».
Он вложил мне в руку конверт. Я даже не открывал его. К этому времени я уже знал достаточно об этой удивительной группе, а потому был уверен в том, что в конверте лежит ровно столько денег, сколько мне понадобится для поездки. С сердцем, исполненным благодарности, я попрощался с ним, с Уэтстрами, со своей семьей и поехал в Югославию, за Железный занавес.
